Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, снежная ночь
наступила. Вьюжило сильнее, чем с утра. Еще ни одна единица спецтехники не
показывалась под окнами многоквартирных домов. Тут на одной из парковок клубами
повалился дым, и вместе с дымом на “Мерседесе” выехала на проспект депутат
областной Думы Елена.
Если бы в это время проезжал патруль общественного народного
фронта, то он бы, верно, приметил ее, потому что от ОНФ ни один депутат на “Мерседесе”
не ускользнет. Народный фронт знает наперечет, и сколько украдено асфальту при
строительстве дороги от Барсуков до Ямн, и сколько на счете в Швейцарии у
городского главы лежит денег, и что именно из своего платья наденет на
новогодний корпоратив Федерации Федерального собрания член Совета Федерации
Федерального собрания Российской Федерации.
Но патруль ОНФ не проезжал, да и какое ему дело до Тульской
губернии, у него таких еще восемь десятков. А Елена между тем разогналась так
быстро, что одним только пятнышком промелькивала мимо стационарных видеорегистраторов.
И где ни показывалось пятнышко, там баннеры, один за другим, начинали
показывать рекламу программы “Привороты” на “Первом Тусклом”.
Вдруг с другой стороны города показалось другое пятнышко. В
автомобиле сидел совершенно немец: узенькая, беспрестанно вертевшаяся и
нюхавшая все, что ни попадалось, мордочка, покрытая, как у свинок Романовского,
густым подшерстком. Ноги были так тонки, что если бы такие имел кто-нибудь
покорпуснее, то он переломал бы их в первом кабаке. Но зато сзади он был настоящий
госчиновник, потому что у него были джинсы и пиджак с карманами. И только по
надписи на пропуске машины “Первый Тусклый” можно было догадаться, что он не немец
и не чиновник, а просто и. о. директора телеканала, которому немного осталось
шататься по белому свету и выучивать добрых людей, как делать ура-патриотические
ролики про губернатора.
…Депутат имела от роду не больше сорока лет. Она была ни
хороша, ни дурна собою. Трудно быть хорошею с таким низкопосаженным задом.
Однако ж она так умела “причаровать” к себе самых степенных чиновников, что к
ней хаживал и и. о., и Р., и С., и Сами-Знаете-Кто. И, к чести ее сказать, она
умела искусно обходиться с ними.
Ни одному из них и в ум не приходило, что у него есть
соперник. Шел ли депутат или министр по понедельникам на оперативку или на
заседание правительства, — как не зайти к Елене, не попить чаю, не поболтать в
теплом кабинете с его хозяйкой? И министр нарочно для этого давал большой крюк,
прежде чем достигал кабинета на седьмом этаже, и называл это “заходить по дороге”.
А пойдет ли, бывало, Елена в праздник на площадь Ленина,
надевши туфли на шпильках, а сверх синюю юбку, на которой сзади нашиты золотые
усы, и станет прямо близ правого микрофона, то и Алексий – Веневский, Тепло-Огаревский
и Белевский, верно, закашливался и прищуривал невольно в ту сторону глаза…
Елена, завершив начатое с баннерами, отправилась в Думу. И. о.
директора последовал вслед за нею. Влезши в кабинет, как добрая хозяйка, она
начала убирать и ставить все к своему месту; но папок с документами не тронула:
это аппарат Думы принес, пусть же сам и вынесет!
И. о. директора между тем не на шутку разнежился у депутата:
целовал ее руку с такими ужимками, как злостный алиментщик при визите пристава,
брался за сердце, охал и сказал напрямик, что если она не согласится
удовлетворить его страсти и, как водится, “наградить”, то он готов на все — кинется
в воду, а душу отправит прямо в пекло.
Елена была не так жестока, притом же директор, как известно,
действовал с нею заодно. Она-таки любила видеть волочившуюся за собою толпу и
редко бывала без компании; этот вечер, однако ж, думала провесть одна, потому
что все именитые обитатели губернии званы были на Госсовет.
И. о. подошел к ней ближе, кашлянул, усмехнулся, дотронулся
своими кургузыми пальцами ее обнаженной руки и произнес с таким видом, в
котором выказывалось и лукавство и самодовольствие: «А что это у вас,
великолепная Елена?» И, сказавши это, отскочил он несколько назад.
— Как что? Рука, Вячеслав Сергеевич! — отвечала Елена.
— Гм! Рука! Хе, хе, хе! — произнес сердечно довольный своим
началом и. о. и прошелся по комнате.
— А это что у вас, дражайший депутат? — произнес он с таким
же видом, приступив к ней снова и схватив ее слегка рукою за шею и таким же
порядком отскочив назад.
— Будто не видите, Вячеслав Сергеевич! — отвечала Елена. —
Шея, а на шее груз ответственности за судьбы Родины. Ну, и колье, розовое
золото, бриллианты.
— Гм! На шее! Золото розовое! Хе, хе, хе! — И дьяк снова
прошелся по комнате, потирая руки.
— А это что у вас, несравненная Елена?.. — Неизвестно, к
чему бы теперь притронулся и. о. директора пальцами, как вдруг послышался в
дверь стук и раздался голос губернатора.
— Ах, боже мой, стороннее лицо! — закричал в испуге и. о. —
Что теперь, если застанут особу моего звания?.. Дойдет до черни с моего телеканала,
загадят все оппозиционные ресурсы комментами!..
Но опасения Вячеслава были другого рода: он боялся более
того, чтобы не узнала его половина, которая и без того страшною рукою своею
сделала из его шевелюры гораздо более редкую. — Ради бога, добродетельная
Елена! — говорил он, дрожа всем телом. – Стучатся, ей-богу, стучатся! Ох,
спрячьте меня куда-нибудь!
Сообразительная Елена ловко пододвинула коробку от принтера,
и и. о. втиснулся в нее своим небольшим корпусом.
Елена отперла кабинет. Губернатор, стряхнув со своих
ослепительных туфель песко-соляную смесь, выпил из рук Елены стакан зеленого
чаю и рассказал, что он не поехал на Госсовет, потому что поднялась метель, а
Прокопук сидит и чистить некому. А увидевши свет в ее кабинете, завернул к ней
в намерении обсудить проблемы регионе с нею…
Роман Бродский
